[NIC]John Lowe[/NIC]
[AVA][/AVA]
Этот дом не выглядел как место преступления. Строго говоря, за годы работы в полиции, Джон очень хорошо усвоил, что вот в таких тихих гаванях очень просто может завестись какая-нибудь пакость – какой-нибудь героин в спальном матрасе, замурованный труп в стенах подвала или кишащие опарышами и зловонным гноем чудовищные тайны и секреты законопослушных граждан. Пороку маска благопристойности всегда была к лицу, и, эй, мужик, пора бы привыкнуть, вот только… Только шёл третий час херового экзорцизма: Джон Лоу пытался вытравить из памяти картину места преступления дрянным джином, но перед внутренним взором всё также стояли умиротворённые детские личики, бездыханные маленькие трупики, мертвенно-бледные, непоколебимо спокойные в своём вечном сне; светлая до рези в глазах гостиная с кричаще-преступным солоноватым запахом крови, алыми брызгами на ковре, стенах и потолке и ошмётки розовых от крови мозгов. Джон всякого дерьма на своём веку повидал, честно, но тут… тут в нём что-то надломилось с тоненьким таким, визгливо-пронзительным звоном. Это, наверное, потому что он сам отец, потому что всё это настолько близко к коже, что и остаётся только глушить слова и обрывки в голове [они повторяются трижды и все на один и тот же заунывный лад], затыкать глотку от их скрежетание о нёбо посредством пойла в робкой надежде, что это может помочь [мочь, мочь, мочь…].
Мутный взгляд скользит по барной стойке и вверх, игнорируя наглухо все крупные предметы, цепляясь за сущую мелочевку, вроде потёка чего-то прозрачного, неровно оборванного края  у стыка обоев… Тёмное дерево, много тёмного дерева – на панелях отделки, столы, стулья… бармен совсем не под интерьер – глядит на него усталым и не очень клыкастым волком. Сталкиваясь с ним взглядом, Джон не отводит глаза – смотрит упрямо, прямо, тяжело.  После какой-то напряженной паузы, служитель шейкера и гейзера неохотно бурчит:
- Мы закрываемся, - и Джону ничего не остаётся – только открыть кошелёк, бросить на стойку сотню и неловко, спотыкаясь о воздух сползать с высокого табурета. На пути к выходу непреодолимыми буквально препятствиями встаёт мебель и стены, но Лоу, как хороший детектив, всё же находит дверную ручку и буквально вываливается на свежий воздух.
Мир за дверью немного шатается, обдаёт ночной прохладой (Джон пытается кутаться в пиджак от резкого озноба, но бросает попытки, принимает холод таким, какой он есть и внезапно он отступает)  и понимает, что это просто игра такая, в которой обязан одержать верх. Поэтому о поражении не может быть и речи – только шагать отважно по узкому тротуару и немножечко жалеть о том, что не купил совершенно ненужную трость, чтобы сейчас иметь какую-то точку опоры (ну и это было бы очень хорошим мошенничеством против тротуара).
Неоновые огни вывесок увеселительных заведений, кажется, гасли, стоило только Лоу внимательно зыркнуть в их сторону. Ну неужели во всё чёртовом Лос-Анджелесе не найдётся ни одного даже самого дрянного притона, где освещение зачастую проводит тот же самый ущербный криворучка, который гоняет  в подвале виски, щедро разливаемый гостям.
Казалось, прошла вечность, даже две, когда Джон совершенно неожиданно натыкается на вертикальное «Кортез», к которой скромно приурочили и «the best mojito in Los Angeles» к рекламе местного бара. Положим, в мохито он ни бельмеса не понимал, но какого чёрта, когда в нём градусов сорок? И пусть даже рома в соотношении с прочими ингредиентами кот наплакал – ему бы только сгустить туман в голове, а то увеселительная прогулочка заметно освежила хмельную голову и рассеяла блаженную власть алкоголя над вымученным сознанием.
***
- Ты адресом не ошибся, ковбой? – щурит щедро намалёванные глаза… лысый мужчина в женском пеньюаре? Трансексуальная женщина? Неважно, впрочем. В этом сумасшедшем городе он повидал достаточно, чтобы перестать удивляться человечьим странностям.
- Я слыхал, здесь лучшее мартини в городе, - протягивает Джон, выкладывая на стол двадцатку. Бармен приподнимает чётко очерченные брови и улыбается не то польщено, не то игриво – чёрт разберёт:
- Ну, раз так, ты и  правда  не ошибся! – и отворачивается. Наконец Джон позволяет себе осмотреться и первое, на что натыкается цепкий взгляд детектива – женщина. По внешнему виду  не то привет из бурных 90-ых, не то жрица культа любви – яркий чрезмерно макияж, кричащий и вульгарный до непристойного, туалет, вызвавший бы в Алекс нервный тик. Он цепляется глазами о её глаза  и как-то… как-то….
В реальность его возвращает характерный стук стакана о стойку. Джон молча кивает в знак благодарности, запрокидывая голову в молитве пьяницы. От этого смрадное облако воспоминаний поднимается ядерным грибом вверх, робко царапается  в  чуть приоткрытую дверь разума. Алкогольная лапка ловко захлапывает её, демонстративно хлопнув перед самым облачком, и воспоминания обиженно осыпаются голубоватыми искрами, тухнут чёрными мушками и всё равно успевают мелькнут мёртвым детским личиком в скважину.
- Ещё, - стакан с пустым «дзон»опускается на полированную гладь  столешницы. 
- Разрешишь угостить? – Джон оборачивается, сверлит мужчину – ну вылитый актёр, главный герой какого-нибудь сопливого сериала для пустоголовых девиц и стареющих домохозяек, смазливый настолько, что челюсть от оскомины сводит – коронным взглядом (на него это, кажется, никакого впечатления не производит) исподлобья и отворачивается.
- Я сам за себя плачу, - коротко бросает буквально через плечо, внимательнейшим образом наблюдая за действиями Лиз: смешать, встряхнуть,  добавить… -  дешевле, чем что-там-тебе от меня надо.
- Да это дружеский жест! – пытается не то оправдаться, не то сгладить атмосферу незнакомец, в его голосе каким-то чуть напряжённым колокольчиком звенит смех? и Джон снова оборачивается, не скрывая своего раздражения, скалит зубы:
- По мне видно, что я ищу друзей? – взмыленный слегка, чуть злой и уставший мужчина, если не замораживающего взглядом всякого мимопроходящего, то словно бы устремлявшийся взглядом внутрь себя. И что жутче было – большой вопрос. Резюмируя общий и достаточно мрачный портрет, можно было смело говорить, что такая личность однозначно не новых знакомств искала. 
Справедливо рассудив, что мысль свою выразил достаточно чётко и предельно ясно, он снова потерял всяческий интерес к обладателю смазливой мордашки. Вот только обладатель смазливой мордашки не то туго соображал, не то попросту предпочитал игнорировать чужое желание сохранить мнимое одиночество на этот вечер, однако отваливать в загадочный сумрак глубин своего номера не спешил.
- Ну да,  - хмыкает незнакомец, а Джон чувствует, как привычная злость заерзала в теле, просыпаясь от недолгого сна. Срочно нужно было занять чем-то руки – они страсть как чесались объяснить непонятливому и нежелательному собеседнику на распространенном и популярном языке то, что безуспешно пытался объяснить Лоу минутами раньше. – Хочешь потусить наверху?  Мартини у Лиз безумно дорогой…
- Но стоит того!  - вставила и свои пять копеек Лиз, как-то слишком  уж судорожно, чтобы казаться расслабленной.
- Мне не до вечеринок. Хочу напиться до чёртиков и всё забыть, - мрачно констатирует Джон и совокупляет для весомости своих слов: - И ещё я женат.
«Я женат» отливало титановым «я случайными знакомствами не заинтересован и вообще». Изменять Алекс он вообще никак не планировал, ни в одном из своих агрегатных состояний. В конце концов, по отношению к его жене, любимой жене, это было бы натуральным свинством. Строго говоря, свинством было и то, что дома он заручился быть еще несколько часов назад, но телефон как-то сам собой отключился, зарядник остался в машине, а машина… у департамента, да?
- У вечеринки другой формат. Через пять минут тут всё прикроют и если ты и правда хочешь нахлестаться – беги наверх на афтепати.
И вообще-то Джон совсем не дурак, не из тех, кто охотно ведётся на конфетку из рук незнакомца. Но после секундного колебания он медленно кивает, расплачивается за выпивку и словно бы признаёт за собой поражение, бросает лаконично:
- Хорошо, веди.

Отредактировано Castiel (2016-02-03 20:59:17)